внешний вид
Вечер был в самом разгаре, хотя разгораться, в общем-то, было нечему. Он медленно тлел, сопровождаясь приглушёнными голосами из включенного телевизора в соседней комнате и  слабым запахом остывающей пасты, слабо тянущемся из гостиной, совмещённой с кухней. Я лежал на кровати с томиком Конан Дойля; он уже давно выскользнул из моих рук, захлопнувшись, и дремал на пледе, а я просто лежал, окунаясь в простор мыслей, как в бассейн с прогретой на солнце водой. Я был на грани шелестящей дрёмы, когда внезапно раздался звонок в дверь, заставивший меня недовольно нахмуриться и закрыть заспанное лицо руками. Очень хотелось верить, что мне показалось, что это только отголосок сна, но осознание самого себя и здравый смысл говорили совсем об обратном. Мне пришлось заставить себя подняться с кровати, привычным движеньем руки поправив на ней покрывало, не медля, и натянуть футболку, аккуратно развесившуюся на спинке стула. Моя педантичность порой не знала границ, но об этом я как-то никогда не жалел, считая это вполне неплохой чертой характера. Во всяком случае, приглашая женщин домой, не нужно судорожно вспоминать перед дверью, в какой степени хаоса пребывает спальня, тем временем очень правдоподобно изображая утерю ключей и неудержимое желание поскорее найти их, роясь в карманах.
Звонок в дверь немало удивил меня. Я не заказывал пиццу и не ждал гостей, не было запланировано никаких встреч. Кому же могло взбрести в голову заявиться в мою обитель вот так беспардонно и, я даже сказал бы, нагло? Приблизившись к двери, я смутно понадеялся, что незваный гость уже передумал и скрылся в неизвестном направлении, но, открыв дверь, я несколько опешил, обнаружив на крыльце свою коллегу. Ей отчаянно не шло это обидное звание, но, увы и, конечно же, ах, я не мог никак иначе озаглавить наши с ней отношения.
Я не успел открыть и рта, как девушка заговорила, прямо взирая на меня своими огромными, задумчиво-карими глазами, в которых плескалась нагая искренность и изрядная доля беспокойства. Я заступорился, опешил, когда она представилась прямо с порога, уверенная и прямолинейная, что никак не желало вязаться с тем образом, что сложился в моей голове за то время, пока наше знакомство состоялось лишь визуально в коридорах здания университета.
- Здравствуйте, мисс Кавендиш, - я распахнул дверь сильнее и сделал шаг в сторону, изображая гостеприимный жест рукой, приглашая тем самым прекрасную гостью пройти в мои владения. Держать девушку на пороге мне не позволила бы совесть. Проходите сюда, в гостиную, - я перестал удивлённо хмуриться, показав мисс Кавендиш дорогу в названную комнату, а затем – и стул, всё тем же немым жестом предлагая присесть. Я всё ещё не вышел из состояния полузабытья, немного медлил, как недавно проснувшийся кот, отчего все жесты приобретали лениво-вальяжный характер. Кроме того, я никак не мог осознать, отчего я предложил пройти девушке именно к столу, а не в расслабляющие объятия итальянского дивана, в которых приглашал по обыкновению всех гостей. Наверное, ей шла лёгкая, невычурная строгость; представить её развалившейся небрежно я не мог.
Я неспешно последовал на ней  сел на стул напротив, мимолётом заметив простоту чёрного платья, которое ей было очень к лицу, но было немного мрачным и даже чопорным. Я видел собранность и в заколотых волосах, открывающих длинную светлую шею, скромно, но весьма чарующе. Я поймал себя на мысли о том, что бессовестно, безобразно очарован элегантной простотой девушки, а самое изумительное было то, что чётко очерченные формы и полоски бледноватой кожи не вызывали того бесстыдного желания, что вызывала каждая третья, намеренно окутывая себя путами таинственности. В мисс Кавендиш же не было надуманности, мне казалось, что напротив меня сидит искренность в тот самом обличии, в котором была создана миротворцем. Первозданная, вечная.
Я выслушивал Джоанну внимательно, но при этом совершенно беспристрастно. Говоря по правде, я не знал целей её прибытия, и только после её слов всё стало более-менее проясняться. В какой-то момент я просто не мог поверить свои ушам: неужели она пришла сюда, влекомая лишь чувством жалости к темноголовой искусительнице, что,  в общем-то, совсем не страдала в моих объятиях; ни до, ни после. Никогда не плакала при мне, не говорила о чувствах. Х не было. Просто не было.  И об этом  я мог говорить часами, разводить демагогию, полемику, в то время, как самому себе мне пришлось признаться в том, что мне давно известно чувствах несчастной студентки.
- Откуда вы узнали? – я хрипло закашлял, а после – совсем равнодушно усмехнулся. Надо же. Никогда бы не подумал, что Ева пожелает распустить о нас сплетни. Впрочем, дело её, ведь в первую очередь страдает она. Как вы можете говорить о том, чего не знаете, мисс Кавендиш? Вы взрослая женщина, и должны понимать, что я не принуждал Еву и ничего не делал против её воли, - я внезапно вспыхнул, заговорив часто и очень эмоционально. Спичка подожглась и загорелась, заставив серовато-голубые глаза сверкать раздражением. Никакого вреда я ей не причинял. Если вы, конечно, не путаете вожделённые стоны с криком о помощи,  - я оскалился в улыбке. На меня напал один из тех демонов, под надёжной рукой которого я беснуюсь, играю, творю жуткие вещи. И теперь я говорил так откровенно намеренно,  уже предвкушал, как окрасятся прекрасные скулы мисс Кавендиш спелым румянцем. Она умела краснеть, должна была, мне хотелось верить в это, потому что ей необыкновенно шла это жизнь, что вырисовывалась в каждой чёрточке её таинственного силуэта.
- Она не ребёнок, - в конце концов, отрезал я, не сгоняя с лица самодовольной улыбки, напрочь согнавшей с лица все остатки несостоявшегося сна и унёсшейся в лету скуки.  И не была им до меня, если вам это интересно. Она бестия. Уж можете мне поверить, мисс.